При этом в советской историографии практически ничего не говорилось о том, что
происходило на полуострове после эвакуации белых. Единственное, что можно было
встретить в краеведческой литературе советского времени – это скупые, общие
фразы, не фразы даже, а призрачные полунамеки, не дающие реального представления о
тех драматических и страшных событиях, какие захватили Крым, и собственно
Севастополь, в 20-е годы минувшего XX века.
Еще в сентябре 1920 г. Троцкий пообещал врангелевским офицерам амнистию, в случае,
если они сложат оружие, и, не получив ответа, потребовал от Фрунзе издания приказа
«о поголовном истреблении всех лиц врангелевского командного состава,
захваченного с оружием в руках».
Однако РВС Южного фронта проигнорировал требование «льва революции», 10 ноября 1920
года направив из Мелитополя радиограмму главнокомандующему вооруженными силами
юга России генералу Врангелю, предлагая в ней сдачу и гарантируя всем сдающимся в
плен солдатам и офицерам Русской армии, включая ее высший командный состав,
полное прощение, жизнь и неприкосновенность.
На Врангеля лично возлагалась «моральная ответственность за все возможные
последствия в случае отклонения делаемого честного предложения».Получив это
сообщение, Врангель распорядился закрыть все радиостанции за исключением одной,
обслуживаемой офицерами.
На следующий день по радио было направлено еще одно обращение РВС фронта к
белогвардейским войскам о добровольной сдаче:
«Белые офицеры, наше предложение возлагает на вас колоссальную ответственность.
Если оно будет отвергнуто, и борьба будет продолжаться, то вся вина за
бессмысленно пролитую русскую кровь ляжет на вас. Но мы не стремимся к мести.
Всякому, кто положит оружие, будет дана возможность искупить свою вину перед
народом честным трудом».
Разумеется, подобного рода гуманизм по отношению к противнику не мог прийтись по
вкусу большевистскому руководству, и вот уже 12 ноября Ленин шифром по прямому
проводу направил в РВС Южного фронта секретную телеграмму, в которой выразил свое
возмущение прилагаемыми условиями сдачи, показавшимися «вождю мирового
пролетариата» неоправданно мягкими: «Только что узнал о Вашем предложении
Врангелю сдаться. Крайне удивлен непомерной уступчивостью условий. Если
противник примет их, то надо реально обеспечить взятие флота и не выпускать ни
одного судна. Если же противник не примет этих условий, то, по-моему, нельзя больше
повторять их и нужно расправиться беспощадно».
>

>
>
> Сразу же после победы большевики развернули активное истребление тех, кто, по их
> мнению, являлся «врагами власти трудящихся» и уже лишь поэтому не заслуживал
> жизни. Десятками и сотнями красноармейцы 2-й Конной армии доблестного командарма
> Миронова рубили больных и раненных шашками в захваченных лазаретах. В ночь с 16 на
> 17 ноября на феодосийском железнодорожном вокзале города по приказу комиссара 9-й
> дивизии Моисея Лисовского было расстреляно около сотни раненых офицеров
> Виленского полка, не успевших эвакуироваться.
>
>

>
> Это была стихийная фаза террора, на смену которой вскоре приходит организованная.
> Для ликвидации потенциального очага сопротивления большевизму создается
> «особая тройка», в состав ее вошли: член РВС Юного фронта Красной Армии,
> председатель Крымского военно-революционного комитета Бела Кун , секретарь
> обкома партии Розалия Самойловна Залкинд («Роза Землячка» – так самая, которую
> А.И. Солженицын назовет «фурией красного террора»), а также председатель ЧК
> Михельсон.
>
> С февраля 1917 до августа 1918 г.г. была секретарем МК РСДРП (б)-РКП (б). В конце 1918 года,
> когда осложнилось положение на Южном фронте, ее направляют в Красную армию,
> назначив сначала комиссаром бригады, а затем начальником политотделов 8-й (с
> января по июль 1919 г.) и 13-й (с октября 1919 по ноябрь 1920 г.г.) армий Южного фронта.
> Именно в РВС 8-й армии во время подавления Донского восстания, Землячка опробовала
> многое из того, что будет впоследствии успешно проделано ею в Крыму.
> Когда преисполненные мрачного торжества победители пригласили в председатели
> Реввоенсовета Советской Республики Крым Льва Давидовича Троцкого, тот ответил:
> «Я тогда приеду в Крым, когда на его территории не останется ни одного
> белогвардейца». «Война продолжится, пока в Красном Крыму останется хоть один
> белый офицер» – вторил Троцкому его заместитель, Э.М. Склянский.
>
> Слова вышестоящего руководства были верно восприняты членами Крымского
> революционного комитета, и вскоре его председатель, Бела Кун опубликовал такое
> заявление: «Товарищ Троцкий сказал, что не приедет в Крым до тех пор, пока хоть
> один контрреволюционер останется в Крыму; Крым это – бутылка, из которой ни один
> контрреволюционер не выскочит, а так как Крым отстал на три года в своем
> революционном движении, то мы быстро подвинем его к общему революционному уровню
> России…»
>
>

>
> На полуострове был введен режим чрезвычайного положения. Все дороги, ведущие из
> Крыма, были блокированы, и люди не могли покинуть полуостров, поскольку все
> пропуска подписывал непосредственно Бела Кун. 17 (4) ноября 1920 года был издан приказ
> Крымревкома N 4 согласно которому все лица, прибывшие в Крым с Добровольческой
> армией (на июнь 1919 г.), офицеры, чиновники военного ведомства и другие работники
> деникинских подразделений и Русской армии Врангеля должны были в 3-дневный срок
> явиться для регистрации. Лица, не явившиеся на регистрацию либо не
> зарегистрировавшиеся в указанный срок, рассматривались как шпионы, подлежащие
> высшей мере наказания «по всем строгостям законов военного времени».
>
> В анкете было предупреждение: писать правду и явиться в Особый отдел по первому
> требованию, в противном случае родственники заполнившего анкету лица будут взяты
> в заложники. После заполнения анкеты одних отправляли в тюрьму, других отпускали
> и обязывали повторно явиться через несколько дней.
>
> Повторно прибывших в ЧК по прошествии оговоренного срока, еще раз допрашивали,
> всячески стараясь сбить с толку рядом провокационных вопросов, и затем, в случае,
> если полученные ответы удовлетворяли допрашивающих, человек получал на руки
> заверенную копию анкеты.
> Тех, кому сохранили жизнь, отправляли на север, в концентрационные лагеря, что
> было равносильно расстрелу. Партии осужденных гнали в лагеря пешком, без пищи и
> воды. Разумеется, при таких условиях смертность среди этапируемых узников была
> очень высокой, причем, не только от голода и усталости, но также и от пуль
> конвоиров, которым было значительно легче расстрелять весь этап в степи, списав
> потерю на тиф, чем гнать его куда-то в Рязань. В случае если кому-то удавалось
> бежать, большевики обрушивали месть на оставшихся.
>
>

>
>
> Впрочем, подобные методы будут практиковаться после 1921 года, когда, пресытившись
> кровью, красные палачи станут действовать более разборчиво, отправляя на смерть
> лишь часть «представителей свергнутых классов», а другую их часть – тех, чья
> виновность представлялась значительно меньшей – в лагеря.
>
> Вслед за офицерами террор практически сразу же перекинулся на мирное население.
> Людей уничтожали «за дворянское происхождение», «за работу в белом кооперативе»,
> а то и вовсе «за принадлежность к польской национальности».
>
> По улицам городов Крыма рыскали чекисты и особотдельцы, арестовывая всех, кто
> подвернется им под руку. Как правило, для того чтобы угодить в «чрезвычайку», было
> достаточно иметь интеллигентную внешность и быть прилично одетым
>
> Точное число жертв учёту не поддаётся, но, по мнению крымского краеведа Петрова,
> составляло не менее 20 тысяч (доказуемое число). Максимальное число жертв террора
> оценивалось в 120 000 человек. По официальным советским данным, в 1920—1921 годах в
> Симферополе было расстреляно около 20 тысяч человек, в Севастополе — около 12
> тысяч, Феодосии — около 8 тысяч, в Керчи — около 8 тысяч, в Ялте — 4—5 тысяч, всего в
> Крыму — до 52 тысяч человек. По оценкам Максимилиана Волошина, террор 1920—1921 годов
> пережил только один из трёх крымских интеллигентов.
>
> Историк С. В. Волков привёл такие расчёты:
>
> •при Русской армии Врангеля насчитывалось до 300 000 военнослужащих и служащих по
> гражданским ведомствам, в том числе до 50 000 офицеров;
>
> •было эвакуировано до 70 000 военнослужащих и служащих, из них примерно 30 000
> офицеров;
>
> •согласно утверждённым крымскими властями правилам, уничтожению подлежали все
> офицеры и чиновники военного ведомства, а также солдаты «цветных частей»;
>
> •согласно данным из советских источников, было казнено 52 000 человек;
>
> •эта цифра вполне согласуется с количеством лиц Русской армии, которые не смогли
> или не пожелали эвакуироваться и которые были отнесены к категории, подлежащей
> уничтожению.
>
>
> При этом историк обращает внимание на то, что свидетели происшедшего были
> настолько впечатлены размахом убийств, что указывали цифры казнённых в 120 000 или
> даже в 150 000 человек.
>
Вслед за террором в Крым пришёл голод. Голод в Крыму продолжался с осени
1921 года, то затихая, то вспыхивая с новой силой, до весны 1923 года.
За это время в Крыму от голода умерло около 100 000 человек, или 15 % от общего крымского населения 1921 года.
Основной массой умерших было наиболее уязвимое бедное сельское население,
крымскотатарское по своему национальному составу, — крымских татар погибло
около 76 000.