В повести описаны только реальные события.
Большинство имен изменены.
Было пасмурное серое утро, шел дождь. Город был окутан туманом и еще спал. Лишь кое-где начинали расставлять торговые палатки и открывать ларьки. Мария думала о предстоящем дне, хотелось проявить себя с лучшей стороны. Ей сегодня, после окончания медицинского колледжа, предстояло первый раз выйти на работу. На настоящую, самостоятельную работу медсестрой в самое тяжелое отделение из всех существующих – отделение реанимации и интенсивной терапии общего профиля.
Серое здание городской больницы скорой медицинской помощи мрачно возвышалось среди деревьев и не предвещало ничего хорошего. Не лучше было и внутри. Отделение располагалось на первом этаже, вход с улицы был отдельный и редко, когда возле него не стояли машины скорой помощи. При входе в отделение первым делом в нос ударил мерзкий, ужасающий запах смерти. Любой медик, даже студент, узнает этот запах среди сотни других без труда. Трудно было переступить порог и войти, но что запах по сравнению со спасением человеческих жизней?
Мария вошла в отделение, которое состояло из четырех блоков: А - для особо важных персон, Б - гнойный, В – политравма, Г – нейрохирургический. Каждый блок рассчитан на шесть пациентов, правда их всегда было больше, а блок А работал крайне редко, в основном он служил для ночного сна медперсонала. На Машу никто не обратил внимания. И, когда она уже отчаялась представляться в каждом блоке, к ней вышла медсестра ее возраста по имени Марина и со смехом повела показывать отделение и представлять своих коллег. Протеже главного врача наконец-то встретили приветливо и даже разрешили делать что угодно с больными, под предлогом того, что они все равно все умрут, так пусть приносят пользу обществу, играя роль учебного пособия. Больные лежали на грязных матрасах под серыми простынями, с привязанными бинтом руками и ногами. В тот момент каждый из них находился на аппарате ИВЛ ( искусственной вентиляции легких ). Среди ужаса и грязи… Новую медсестру прикрепили к медбрату Андрею, ее ровеснику, с добрыми, смеющимися глазами. И первым делом он ее научил тому, что одноразовый шприц в реанимации перестает быть одноразовым, в лучшем случае он подписывается и используется для одного пациента в течение суток, а вообще на это нет времени, поэтому один одноразовый шприц – для всех больных в блоке на сутки. Состояние, в котором Мария слушала своего «учителя», интересом не назовешь. Единственное, что утешало, она рассчитывала на следующий раз купить много-много одноразовых шприцев. Позже Маша отказалась от внутримышечных инъекций, потому что невозможно уколоть пациента тупой иглой, которой прокалываются металлические пробки на флаконах. Остальные же медсестры приставляли шприц к бедру пациента и обрушивались на него всем весом, иначе проколоть кожу и попасть в мышцу было невозможно. Андрей научил также с самого утра запасаться физраствором и глюкозой, т.к. к концу дня ни в одном блоке не будет ни того, ни другого, если, конечно, родственники не принесут. У каждого пациента был свой номер, который определял сразу и номер каталки и личность, и писался на истории, чтобы не было путаницы с фамилиями. А, собственно, зачем фамилии, если «учебное пособие» долго не проживет? В блоке Б находился реанимационный шкафчик с медикаментами. Его содержимое дальнейших вопросов не вызывает:
интубационная трубка с манжетой – 2
мешок Амбу – 1
адреналина гидрохлорид – 10 ампул ( часто бывало меньше 5 )
магнезии сульфат – 10 ампул
дофамин – 5 ампул
атропин – 5 ампул
и все. На сутки. Минимум на 10 человек.
Желудочные зонды и мочевые катетеры отсутствовали. Их сооружали из подручных средств, как в старые добрые времена. Для этого в В – блоке стояла выварка с отработанными системами и прочим. Изредка ее стерилизовали. И, когда нужно было срочно поставить катетер или зонд, медсестра бежала к выварке и мастерила его своими руками. Да, самое главное в работе медсестры – иметь в своем кармане ножницы, а то ничего смастерить не удастся. Тонометр был один на все четыре блока, и, чаще всего, находился там, где его невозможно было найти, ведь никому не придет в голову искать прибор для измерения артериального давления в сестринской на столе, в компании с тараканами.
В два часа дня поступил больной с этажа, который в лифте дал «остановку» (клиническая смерть на медицинском жаргоне именуется «остановкой» ). Алексей Михайлович, дежурный врач блока Г, начал реанимацию: закрытый массаж сердца, адреналин в/в. Больного не интубировали. Реанимация продолжалась ровно три минуты, после чего констатировали смерть. «Но как же так? Ведь недавно этот мужчина был живым человеком, который радовался, смеялся, работал, да, наконец, любил, как все, а теперь это труп, который реанимировали всего три минуты? А как же медицинские законы? Как же минимум 5-6 минут? Все, чему учили в колледже, оказалось ерундой, сказкой, в которую мы все верили. Сказкой, в которой все, кто носил белые халаты, всегда спасали других, когда это было возможно. Но ведь на самом деле это не так! Никто никого не спасает! Или это только здесь никто не спасает, а в других больницах все по-другому? Не верю. Уже ни во что не верю!».
Около четырех часов поступила больная, в сознании, которой нужно было поставить подключичный катетер ( в реанимации всем ставят подключичные катетеры ). В блоке, помимо врача, находились в это время студенты-медики, которые изъявили желание попрактиковаться в постановке «подключички». Алексей Михайлович разрешил. Ассистировала Маша (здесь долго не учили, к концу дня создавалось впечатление, что новая медсестра проработала тут всю жизнь). Женщину не обезболили. Студент с довольной физиономией сделал семь попыток, на восьмую получилось. Больная кричала очень сильно. Кричала и Маша вместе с ней, только тихо, про себя, в душе. Надолго в ее памяти останется этот крик. Наверное, навсегда. Рассказала об этом друзьям. Все молчали. «Как же они могут просто сочувственно кивать головой? Ведь нужно что-то менять, нужно это исправить, эту чудовищную ошибку. Как же это меня никто не понимает? Ведь это должно быть в сердце каждого человека!».
Прошло несколько дней… Не все люди ко всему привыкают. К счастью или к сожалению. Мария очень боялась привыкнуть к жестокости и бесчеловечности, которые царили в этих стенах. Но зря боялась. К счастью, она не привыкла. Сегодня Маша дежурила в блоке В (в политравме). На третьей каталке лежала пожилая женщина с острым панкреатитом, осложненным дыхательной недостаточностью. Дышала она через кислородную маску. Целый день состояние было стабильное, средней тяжести. Виктор Петрович написал лист назначений, но из назначенных препаратов в наличии было около четверти, хотя родственники систематически все препараты приносили. У больной были добрые, грустные глаза. Под вечер к ней пришли сын и дочь, но так как их, естественно, в отделение не пустили, они передали маме записку. Записку ей прочитала Маша:
«Дорогая, любимая мамочка! Мы тебя очень сильно любим и ждем!!! У нас все хорошо. Ирочка ходит в школу, и все время спрашивает о тебе. Нам всем тебя очень не хватает. Мы очень по тебе скучаем и ждем. Сегодня разговаривали с врачом, он сказал, что ты уже выздоравливаешь, и тебя скоро выпишут домой. К твоему приезду все готово. Мы тебя крепко обнимаем, целуем и ждем!
Твои Марина и Олег».
Больная слушала внимательно, со слезами на глазах, после чего попросила записку, и целый вечер не выпускала ее из рук. Мария не могла нарадоваться. Виктор Петрович сказал, что состояние пациентки действительно улучшается с каждым днем. «Ну ладно, хоть одного человека спасли в этой больнице» - подумала она. Маша до 23.30 продежурила в этом блоке, а на ночь ее поставили в другой, где больных было побольше, да и состояние их было крайне тяжелым. Не знала она еще тогда, что ночью спят не только врачи, но и абсолютно весь медперсонал. Около трех часов ночи она посадила в блоке санитарку и выскочила на две минуты покурить. Выходя из комнаты для курения, Маша наткнулась на каталку. Труп плохо накрыли простыней. Это была та самая женщина, она и умерла с запиской в руках. Просто больше ей никто ничего не вводил, а «остановку» и вовсе пропустили. Вот так. Жизнь прекрасна… Долго еще потом Маша будет задавать себе вопрос, почему она ни разу не зашла в тот блок, в котором работала днем. Может быть, что-то изменилось бы? Не умерла бы эта женщина? Хотелось бежать оттуда, бежать, не останавливаясь ни на мгновение, и кричать… Кричать на весь мир о страшной несправедливости, о бесчеловечном поступке, о страданиях людей… Мир рухнул. Небо обрушилось на землю со страшной силой. Она задыхалась. Нельзя было дышать полной грудью. Нельзя было смотреть в глаза людям. Совесть не позволяла. А тем временем жизнь шла своим чередом. Казалось, ничто не может нарушить монотонное движение обыденности. Маша разучилась чувствовать? Да, на какое-то время она перестала чувствовать боль.Что-то оборвалось внутри…
А тем временем люди спешили на работу, не замечая ничего и никого вокруг, не глядя друг другу в глаза, не видя красоты, которую дарила природа, не задумываясь о других, все спешили по своим делам. «Да остановись же ты, человек, и посмотри вокруг, чтобы хоть знать, что в мире, кроме тебя, твоих друзей, любимых и близких, существуют еще люди, которые, возможно, нуждаются в твоей помощи!». В пятницу Маша дежурила в блоке Г вместе с Андреем. Ночью Андрей пошел спать. Днем, в принципе, было все спокойно. Около трех утра состояние женщины №4 резко ухудшилось. Наступила клиническая смерть. Дежурили Лидия Анатольевна и Анастасия Павловна. Интубировали они очень долго. Интубационная трубка все время попадала в пищевод. Потом назначили раствор гидрокарбоната Na в\в струйно. Флаконы с содой стояли в А-блоке, где в это время спал весь медперсонал. Маша ворвалась в А-блок и взяла, к несчастью, один флакон. Естественно, все медики проснулись. Через две минуты понадобился еще один флакон. То, что послышалось из блока, нельзя назвать возгласами возмущения. Ей вслед кричали разные слова, которые в словарном запасе воспитанного человека не встречаются. А также было сказано, что если еще раз в блоке до утра откроется дверь, то Маша в отделение больше не зайдет никогда. Женщину не спасли. Нервы были на пределе. Оказалось, что в больнице скорой помощи нужно бороться не только со смертью, но еще и с людьми, которые там работают. А работает там, в основном, молодежь, и то никто долго не задерживается, а кто задержался, тот или Бог или не Человек.
Прошла неделя с тех пор, как Мария пришла на работу. За это время уволилась Марина, Алексей Михайлович, Андрей был на гране увольнения. Свой уход все объясняли большими нагрузками и плохим состоянием здоровья. Маша еще держалась. Лучше всех в реанимации работал Андрей. На нем держалась вся работа. Правда и привилегии у него были, он ночью спал, но когда Маше требовалась помощь, всегда вставал и принимался за работу. Как-то она у него спросила, как он относится ко всему ужасу, происходящему в отделении, на что он ответил: «Я привык ко всему. Раньше тоже не мог смириться с этим кошмаром, но потом привык. Я столько раз видел смерть, когда ее можно было предотвратить, столько раз пытался что-то изменить, но здесь все бесполезно. Никому нет дела до людей, и неважно стар пациент или молод, здесь они все равны. Теперь я просто выполняю свою работу и ни о чем не думаю, я заглушил в себе жалость, и тебе советую сделать то же, иначе можно сойти с ума. А изменить ничего нельзя. И ты тоже не изменишь».
В понедельник в блоке В лежал пожилой мужчина с гастритом. Он все просил, чтобы ему руки отвязали. Вместо этого его накрыли простыней и побили. Маша ничего не могла сделать. Старик молча окинул всех взглядом и сказал Маше: «Вы не такая, как они. Уходите отсюда. Вам нельзя здесь работать». Мария пошла к заведующему реанимацией. Он ответил, что ничего не может сделать, что в этом отделении итак никто из медсестер не задерживается, пусть хоть так работают. Там же лежал мальчик двадцати двух лет с язвенной болезнью желудка, сирота, которого никто не хотел оперировать в связи с отсутствием денег, а без денег в больнице скорой помощи никого не оперируют, все таки перевязочный материал дорогой, да и труд медиков низкооплачиваемый, жить им не на что, нужно же хоть как-то семью кормить. Мальчик в свои двадцать два года выглядел лет на двенадцать, до такой степени он был истощен. Еще он все время кричал от боли, изредка днем ему вводили морфина гидрохлорид, но ночью Маша не могла добиться от дежурного врача ключ от сейфа с медикаментами, он сказал, что достаточно переводить наркотические анальгетики на какого-то доходягу. Пришлось брать ключ обманным путем, а утром отчитываться на пятиминутке за украденную ампулу морфина. Да так отчитываться, что мало не показалось. Заставили еще и сестринскую мыть по той простой причине, что все там курят, ну а Маша, естественно, должна помыть.
Недолго проработала Маша в больнице скорой медицинской помощи города Киева. Две с половиной недели. Но в памяти больница осталась навсегда. Как-то шла она на работу и встретила своего одногруппника из медицинского колледжа. Постояли, поговорили. На вопрос Маши где он работает и нравится ли ему, он ответил: «Работаю в бригаде скорой помощи, дурацкая это работа – лечить людей, грязная. Кому они нужны? Разве что медикаменты бесплатно можно брать». О чем еще можно говорить?
. Не смешите, НОВОКАИН (ХОТЯ БЫ 0.5% ЕСТЬ В ЛЮБОЙ ЗАХУДАЛОЙ БОЛЬНИЧКЕ)наглый .....фактическая ошибка(умышленная). 
