еще:
Приступая к «Фаренгейту», Трюффо записал: «Я люблю снимать такие сцены, как сожжение старой дамы вместе с книгами или сожжение Монтегом Капитана...
Пожар тайной библиотеки, вместе с которой сгорает старая дама, снят как космическая трагедия, как гибель человеческой культуры. Причем старая дама выступает в качестве протагониста действия лишь до тех пор, пока не чиркает спичкой, зажигая пожар. С этой секунды принятого и осуществленного решения она уже не интересует режиссера. Есть трагедия гибели книг. Как писал Трюффо, «...только сегодня я заметил, что в этом фильме нельзя ронять книги за пределы чадра. Я должен прослеживать их падение до самой земли. Здесь книги как живые герои, и прерывать их падение — все равно, что срезать рамкой голову актерах.
Пожар — серия смертей, увиденных, горестно прослеженных— от момента, когда книга, еще не тронутая, прекрасная, живая, лежит, привлекая своим заголовком; Эсхил — «Трагедии», Достоевский — «Преступление и наказание». Толстой, Дали, Сартр; и вот край листа начинает темнеть, коробиться, сворачиваться от жара трубкой и вдруг вспыхивает ярким языком пламени, оставляя после себя кучку пепла. Камера оплакивает смерть книг как невозвратимые потери. В шкале ценностей Бредбери и особенно Трюффо книги занимают равноправное с людьми место. Не случайно в финале фильма мы встречаемся с людьми-книгами. Они добровольно стали «Государством» Платона или «Размышлениями» Марка Аврелия, «Откровением Иоанна Богослова или «Критикой чистого разума» Канта, они растворились в этих сгустках культуры, понимая, что их собственная жизнь обретает смысл в сохранении великих творений....
http://raybradbury.ru/cgi-bin/article.cgi?018-1
"И, кстати, Ватсон - передайте Лестрейду, что он кретин. А впрочем, не надо: он и так это знает"